Фрайди [= Пятница, которая убивает; Меня зовут Фрайди] - Роберт Хайнлайн

Я взглянула на книгу и побоялась даже дотронуться до нее, словно там была спрятана змея.

— Это мне? По-моему, тут какая-то ошибка.

— Старик никогда не ошибается. Распишитесь на этой бумаге.

Ему пришлось подождать, пока я прочла все, что было написано на «этой бумаге», а потом сказала:

— Здесь написано: «Не выпускать из поля зрения». Но я ведь иногда сплю.

— Позвоните перед тем, как заснете, в архив, спросите служащего по секретной документации — это я, и я тут же приду. Но пока я не приду, постарайтесь не засыпать. Очень постарайтесь.

— О'кей. — Я расписалась, подняла на него глаза и увидела, что он с интересом рассматривает меня.

— На что, скажи мне, ты уставился?

— М-мм… Мисс Фрайди, вы очень красивая.

Никогда не знала, что на это надо отвечать, потому что это неправда. Фигура у меня действительно классная, но… Я ведь была одета.

— Откуда ты знаешь, как меня зовут?

— Так ведь… Все знают, кто вы! Тогда, две недели назад… На Ферме. Ведь это были вы!

— Ах да. Я была там. Но, честно говоря, плохо помню.

— Зато я помню! — глаза у него сияли. — Единственный раз я участвовал в военной операции! И я так рад, что и на мою долю досталось!

Что же тебе досталось? — подумала я, поймала его руку, притянула в себе поближе, обеими руками взяла его за щеки и осторожно поцеловала — что-то среднее между поцелуем сестры и «давай-приступим!» Может быть, мне следовало вложить в поцелуй побольше страсти, но он был на дежурстве, а я все еще на больничной койке, так что… Давать обещания, которые не можешь выполнить, — нечестно, особенно юнцам с такими сияющими глазами.

— Спасибо, что вытащил меня оттуда, — пробормотала я, подпустив слезу в голос, и отняла руки от его щек.

Парнишка зарделся и потупился, но все равно выглядел очень довольным.

Я так зачиталась этой книгой, что ночная сестра принялась ворчать. Впрочем, ночным сестрам иногда просто необходимо на что-нибудь поворчать — это часть их работы. Не стану приводить здесь отрывки из секретного документа, но… Вы только послушайте заголовки:

«Единственно эффективное средство».

И дальше:

«Ликвидация как высочайшее искусство.

Ликвидация как политический инструмент.

Ликвидация ради прибыли.

Убийцы, изменившие ход истории.

Общество осуществления быстрой смерти.

Основные положения Гильдии профессиональных убийц.

Убийцы-любители: должны ли они быть уничтожены?

Почетные исполнители — несколько исторических примеров.

„Крайние меры“ — „мокрые дела“. Необходимы ли эвфемизмы?

Рабочие стенограммы семинаров по технике и атрибутике.»

Вот это да! Не было смысла читать все подряд. Но я прочла все. И была как в дурмане. Жуть.

Я решила для себя, что никогда в жизни не сменю профессию и не стану больше поднимать вопрос о новом курсе тренировок. Если Босс захочет вернуться к этой теме — его дело. Я включила компьютер, связалась с архивом и сообщила, что мне нужен служащий по секретной документации, чтобы забрать у меня документ под номером таким-то, а заодно попросила, чтобы он не забыл захватить листок с моей росписью. «Будет сделано, мисс Фрайди», — ответил мне женский голос.

Кажется, я и в самом деле обрела известность…

Испытывая некоторую неловкость, я принялась ожидать появления юнца. К стыду своему, должна признаться, что эта книга буквально отравила меня. Была ночь, даже почти утро, вокруг стояла мертвая тишина и… Если бы парнишка с сияющими глазами погладил меня, я скорее всего тут же забыла бы, что пока еще все-таки инвалид. Мне сейчас не помешал бы пояс верности со здоровенным замком.

Но у юнца, видимо, закончилось дежурство — с листком, на котором я ставила свою подпись, вошла женщина (старше его), отвечавшая на мой запрос. Я ощутила некоторое облегчение и разочарование одновременно, а заодно и устыдилась второго. Неужели выздоровлению всегда сопутствует такая неразумная похотливость? Интересно, часто ли в госпиталях сталкиваются с проблемой половой дисциплины? Честно говоря, мне редко приходилось болеть, и тут я была не в курсе.

Служащая взяла у меня книгу, вернула мне мою расписку, а потом, к моему крайнему удивлению, спросила:

— А мне поцелуй не положен?

— О-о… Вы тоже там были?

— Там были все, дорогая, кто мог двигаться. Этой ночью все были наперечет. Я, конечно, не лучший боец на свете, но, как и все остальные, проходила общий курс боевой подготовки. И… Да, я была там. И не жалею об этом.

— Спасибо, что вытащили меня, — сказала я и поцеловала ее. Постаралась я сделать это чисто символически, но она перехватила инициативу. Поцелуй вышел влажным и горячим, и… яснее, чем любыми словами, она дала мне понять, что стоит мне когда-нибудь пожелать сменить жанр, она встретит меня с распростертыми объятиями.

Ну, что бы вы сделали на моем месте? Кажется, у людей бывают такие ситуации, для которых не существует строго утвержденного регламента. Только что я узнала, что она рисковала своей жизнью ради спасения моей… В этом нет сомнений, поскольку рейд был наверняка не так прост, как он выглядел в изложении Босса. Его обычная манера выражаться такова, что полное уничтожение, скажем, Сиэтла он охарактеризовал бы как «сейсмический толчок». Поблагодарив за спасение своей жизни, могла ли я сейчас оттолкнуть ее? Могла?..

Нет. И целуя ее в ответ, я полуутвердительно отреагировала на ее немое послание… Правда, тайком скрестив пальцы за спиной, чтобы никогда не чувствовать себя обязанной выполнить обещание, на которое вынуждена была намекнуть своими губами.

Наконец она прервала поцелуй, но не отодвинулась от меня.

— Слушай, родная, — сказала она, — хочешь, я тебе скажу кое-что? Помнишь, как ты отбрила этого подонка, которого они называли Майором?

— Помню.

— Этот кусочек пленки переписан и ходит сейчас у нас по рукам. От того, что ты ему ответила и как ответила, все в восторге. И больше всех — я.

— Это интересно. Скажи, а не ты ли сама ухитрилась переписать этот кусочек?

— Ну, что ты. Как ты могла подумать? — Она усмехнулась. — А ты против?

Я раздумывала не больше четверти секунды:

— Нет. Если тем, кто меня спас, нравится слушать, как я разговаривала с этим ублюдком, пускай наслаждаются. Только… вообще-то я обычно так с людьми не разговариваю.

— Все это прекрасно знают. — Она погладила меня по щеке. — Но, когда потребовалось, у тебя это здорово получилось, и каждая женщина здесь гордится тобой. Мужики тоже.

Она не торопилась уходить от меня, но вошла ночная сестра и велела мне лечь, сказав, что сейчас сделает мне укол снотворного. Я запротестовала, но так — приличия ради. Служащая из архива кивнула ей:

— Привет, Рыжик, — и, повернувшись вновь ко мне, тихо сказала: — Спи. Спокойной ночи, родная.

После этого она встала и вышла из комнаты, а Рыжик (это не имя — волосы у нее отливали золотом) спросила меня:

— Предпочитаете в руку? Или в ногу? Не обращайте снимания на Аниту, она вполне безвредна.

— Она вполне нормальна. — Мне пришло в голову, что Рыжик могла не только прослушивать все, что делалось в палате, но и просматривать на мониторе. Могла?.. Нет никаких сомнений. — А ты была там: на Ферме, когда горел дом?

— Когда горел, нет. Я была в гравилете с командой, которая вытащила вас и доставила сюда. На вас… больно было смотреть, мисс Фрайди.

— Не сомневаюсь. Спасибо тебе, Рыжик, а ты поцелуешь меня на ночь?

Ее поцелуй был теплым и совершенно не требовательным. Позже мне стало известно, что она была одной из той четверки, которая ворвалась в дом, чтобы вызволить меня, — один мужчина с кусачками, двое других — стрелки с оружием, а Рыжик… Она одна тащила носилки. Но сама она так об этом и не упомянула ни разу сейчас, ни позже.

О времени, проведенном в больничной палате, я всегда вспоминаю, как о первом случае в своей жизни (не считая отпусков в Крайстчерче), когда я ощущала простую, тихую, радость. Каждый день. Каждую ночь. Почему? Да просто потому, что я была не одна.

Конечно, из того, что я уже рассказала, каждому ясно — я живу как человек уже много лет. У меня давно уже нет удостоверения с большой пометкой «ИС» (равно как и с пометкой «ИЧ». Когда я захожу в туалет, мне никто не может сказать, чтобы я воспользовалась самой крайней кабинкой. Но фальшивое удостоверение и выдуманное происхождение не дают вам ощущения тепла, они лишь избавляют от унижений и преследований. И вы все равно прекрасно понимаете, что нет на свете такой нации и такого государства, которые бы сочли вас (и весь ваш вид) приемлемыми для равноправной причастности к ним. И вы прекрасно знаете, что на свете полно мест, где, стоит вам себя выдать, вы будете немедленно высланы, а то и уничтожены (или проданы).